«Нам бы картошечки!»

...В последний день сентября 1993 года в полдень с другом Пашей выехал на «Камазе» из Башкирии. Наш путь лежал в Москву. Павлу было нужно  по производственным делам на АЗЛК, а мне, начинающему бизнесмену, хотелось разведать, какой товар востребован в столице. Словом, я просто воспользовался удачной, как мне казалось, оказией.

В тот период еще действовала плановая экономика, и Павла часто отправляли на большегрузе с с предприятия в первопрестольную за каким-нибудь ящиком деталей. И наш разговор в пути зашел, естественно, о том, насколько «выгодны» такие поездки государству. 

Дорогу мой товарищ знал прекрасно. И ситуацию представлял превосходно. Как он признался, с попутчиком ездить сейчас в дальние рейсы надежнее, потому что неспокойно на трассе. Признался, что берет в дорогу самодельный пистолет — мелкашку: «Лучше за хранение сесть, чем во вру где-нибудь с пробитой головой лежать». Надо сказать, что в тот период нападения, грабежи, убийства на дорогах стали делом обычным. И я прекрасно понимал своего товарища, хотя поле нескольких рассказов его пожалел, что не поехал на автобусе или поезде. Да и вообще атмосфера в стране была тревожной, казалось, что вот-вот что-то произойдет. 

Нам повезло — доехали до столицы без приключений. Поздно ночью въехали в район Очаково, долго петляли по промышленному сектору, повинуясь требованиями многочисленных дорожных знаков и... безнадежно заблудились. Окончательно убедившись, что без посторонней помощи нам не выбраться, остановились возле какой-то проходной, где за грязным окном теплился огонёк.

Я долго стучался в дверь неказистой будочки, пока за забором не раздались шаги. Наконец, в железных воротах открылось маленькое окошечко, и из темноты охрипшим голосом кто-то спросил: «Чего надо!» Я вкратце объяснил ситуацию, сказав, что ищем дом № 3 на Газгольдерной улице.  

-Это вам надо на светофоре направо и когда закончится железобетонный завод, слева будет центр «Скорой помощи», а за ним это здание. Туда вам и нужно.

       Поблагодарив, задал еще пару вопросов. Так мы и разговорились о житье-бытье, почём нынче сахар и сколько стоит мясо на рынке. Сравнили цены местные со стоимостью башкирских товаров. Получалось, что в Москве сейчас все в разы дороже. Затем речь зашла о зарплате. Оказалось, в столице платили почти вовремя, тогда как в нашей республике задержки составляли месяцы, да и рассчитывались в основном натурой, так как денег катастрофически не хватало.

      Сторож, видимо, проникнувшись доверием, пустил меня в свою будчонку. В маленьком помещении было страшно накурено, на столе лежали остатки ужина. Под столом стояла недопитая поллитровка мутной жидкости. Маленький телевизор в углу шипел, как закипающий чайник, а на экране мерцала жуткая рябь.

• Второй день ничего не кажут, одна музыкальная классика, да ещё всякая чушь, хотя рядом телецентр, отсюда его видать, — сказал, словно извиняясь, хозяин жуткого жилища. — Куда катимся, неизвестно?

       Сторожу, видимо, хотелось поговорить по душам, скоротать скучную однообразную ночь, но меня уже клонило ко сну. И я предпочел, еще раз уточнив дорогу, покинуть словоохотливого москвича. 

Мы вскоре нашли адрес, который искали. Выйдя из кабины, я ступил на дорогу, которую предстояло пересечь, но тут передо мной на бешеной скорости пролетел джип, а метров через сто раздался визг тормозов, и он остановился. Я видел, что автомобилю перегородила путь патрульная машина ППС, а на обочине стояли автоматчики. Они окружили джип, вытащили пассажиров, сразу уложили мужчин вниз лицом на асфальт. 

  По указанному адресу мы никого не застали, потому решили переночевать в кабине, но разворачивая машину, чтобы встать более удобно, заехали в огромную яму. Пришлось идти искать буксир. Недалеко  находилась   станция  скорой помощи, туда и направился.  

Войдя внутрь, оторопел. Там была настоящая фронтовая обстановка. Появлялись и исчезали люди в белых халатах, многочисленные носилки, во дворе кареты скорой помощи сменяли друг друга. Я пытался выяснить, что произошло, но со мной никто не хотел разговаривать. 

  Из душного и тесного помещения вышел на свежий воздух. Тормознул хлебовозку. Молодой водитель согласился помочь, а пока он разворачивался, мы успели пообщаться. Он рассказал мне, что у Белого дома идёт бой. Стреляют из танков. Ребята из его цеха даже отказались ехать в центр,  развозить хлеб по магазинам. С трудом их убедили. А вот он, наоборот, туда рвался, а ему выдали путёвку на юго-запад столицы.

 Паренек признался, что хочет быть в центре событий, помочь стране, поэтому ему некогда долго с нами возиться.

 Благодаря незнакомому водителю хлебовозки,  мы сумели вытянуть нашу машину. И даже не успели поблагодарить этого юного москвича. Он лихо рванул в темноту.

Что  происходило в столице,  мы узнали в подробностях утром. Сведения были сумбурные и противоречивые. Проникнуть в центр событий нам, конечно, не удалось. За всем пришлось наблюдать издалека. 

Утром я зашел в метро. Там, под землей, кипела обычная жизнь. Люди спешили на работу, на учёбу. Единственное, что говорило о том, что наверху что-то не так, мрачные лица, на которых была написана явная тревога.

Потом я сел в такси. По дороге таксист весело рассказывал мне про бои местного значения: «Там на одной стороне воюют, а на другой стороне реки народ гуляет в ресторанах и по набережной. В одном месте гибнут молодые парни, в другом «новые русские» жируют! Правду говорят: кому-то война беда, а кому-то мать родна».

Следующим утром мы с Павлом решили уехать, насмотревшись и наслушавшись того, что никак не укладывалось в голове. Нам казалось, что мы попали сосвсем в иную страну. Возвращаясь по знакомо дороге, на минуту затормозили у сторожки. Я решил попрощаться с незнакомцем, указавшим нам ночью дорогу.

• Ну что, отец, прощай, наверное, уж не увидимся. Приеду, когда все успокоится, медку в столицу привезу, — сказал я.
• Какого медку, — искренно возмутился мужичок. — Нам бы картошечки сейчас! Видишь ведь к чему дело идет...

 Так началась эра перестройки, которую в народе окрестили «эрой перестрелки». Вернувшись домой, мы увидели, что изменилась и наша жизнь, и потребовались годы, чтобы мы вновь могли почувствовать себя гражданами, правда, уже другой страны, с другими законами и принципами. Не все, кому выпало жить в этот период, сегодня с нами. Большие перемены потребовали больших жертв.